Проза

     Радостный день. Сижу я спокойно дома, компот смородиновый попиваю. В это время стук в дверь. Хороший такой, звонкий. Так могут стучать только добрые друзья. Подхожу, открываю. На пороге Петька, старый приятель по дачному посёлку. Давно мы с ним не виделись. Вот так встреча.  - Здоров, - говорит он мне, - чего ты тут сидишь, томишься в четырёх стенах. А ну-ка давай со мной в лес.  - Куда это? – недоумеваю я, - чего удумал?Подробнее

     Человеком я вышел не очень — голубиных супов не варил.      Не то, что мой дед. О, вот мой дед, вот это да! Как только увидит голубя, так к нему подпрыгнет, глазом глянет — и всё, готов голубок, сам порхает к нему на обед. Я этого, конечно, не видел, но уж больно хорошо дед рассказывал, сверкая своим золотым резцом. Все смеялись, когда дед хватал меня, как того голубка. «Ну и выдумщик!» А я деду верил. Разве такое выдумаешь?Подробнее

     С самого рождения я смотрел только на одну из них – ту, которая подарила жизнь. Ту, что была равной этому миру во всех его измерениях и размерностях. Ту, что в начале Всего была темна и пуста, как вселенский космос, а после дала спокойствие и теплоту. Она была для меня всем – счастьем, страхом, блаженством, радостью, грустью, тишиной, морем, ветром, сырой землей. Ничто даже на йоту не могло сравниться с ней. Безоговорочная скрижальная любовь.Подробнее

     Вот и все. Это был последний рейс. Теперь мы едем в депо. Без остановок, без пассажиров, без надежды. В эту новогоднюю ночь заканчиваем на два часа раньше, чем в прошлом году. Может быть, этих двух часов ей бы хватило, может быть, она бы успела, даже если б не успела, я б задержался, я б остановился, заглох бы посреди маршрута, если бы только знал, что она придет. Если бы была бы эта пара часов, но их нет. Ее нет.Подробнее

Посвящается Евдокии Михайловне  Павловой (Мелентьевой) (1923-2020). Двоюродной прабабушке. Труженику тыла.   Всё впереди      В лавке, где собраны товары для рукоделия, висели самые разные полотна, приковывающие взгляд сочетанием цветов, пёстрым узором и блеском. На полках были разложены пуговицы, ленты и кружево — всё то, что потрясающе завершит любой наряд, передаст особенности его обладательницы.  — А такая подойдёт?Подробнее

И мысль бесплотная в чертог теней вернётся. Осип Мандельштам   1      В жару он расстёгивал верхние пуговицы своей сорочки и тогда примечали у него на шее замкнутую борозду лилового цвета, с какими покачиваются эшафотники на ратушной площади. Бедняга видать приладил верёвку к ветке, сел на неё верхом, просунул голову в последний хомут, свалился – и был таков. Да ведь, как известно, неприкаянную душу петлёю не придушишь.Подробнее

Квартира Венички      Я не нашёл лекарства от изжоги, должно быть, оно осталось у меня дома, в ванной комнате над раковиной в шкафчике за зеркалом на третьей полке между ватными палочками и перекисью водорода. Мне нужен был «Гасек Гастрокапс». Утром. Одна таблетка. Натощак. После кира.      Теперь я начал искать себя.      Без толкового самоанализа это поиск потерявшегося тела.Подробнее

Если бы соглашаться с тем, что она потеряла рассудок, то это должно было начаться в день её переезда к невестке. А изменилось всё, что было привычно раньше и с чем ещё можно было, слава Богу, дожить до восьмидесяти шести лет, в день, когда в её медицинской карточке была сделана последняя запись. Если бы только заранее знать, как мало она была для неё значима, если бы понимать это, то не было бы никакой надобности затем объявлять её сумасшедшей.Подробнее

Это рядом с нами жил Джозеф Альтерманн – десять лет мы общались и виделись друг с другом каждый день. Альтерманн, скажем прямо, был странный человек, неуклю­жий, согнутый вдвое, высокий – в такой, маленькой квартир­ке – соседняя дверь справа. Квартира номер 4, синяя в поре­зах кожаная дверь, запылённый, тусклый медный глазок… Квартира номер 4.Подробнее

Каждый раз, когда слышу звуки гитары, в голове возникает родной и далёкий образ. Да и когда не слышу. В общем, постоянно. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту. Улыбчивый кучерявый парень с ясными синими глазами. И вместе с этим внутренний голос произносит близкое сердцу имя. Дыхание сразу прерывается. Учащается пульс. Внутри что-то переворачивается. Кажется, это называют бабочками в животе. Алекс. Бывший сосед. По совместительству друг и одноклассник моего брата Ромки.Подробнее

I Матвей позвал выпить водки. Я, конечно же, согласился. У Матвея в мастерской пахло деревом, касторкой и благовониями. Он распахнул самодельный шкафчик, вытащил оттуда сухофрукты (мясо он не ел) и полторашку, понёс это к продавленному диванчику, на котором я и сидел. Ногой отодвинул коврик для медитаций, подтащил сруб де­рева и расставил угощенье. Матвей был рукастый. Всё время таскал кочерыги с побережья, высушивал их, пилил, шкурил, заливал лаком.Подробнее

Только пилюльки отделяли Маришу от мировой славы. Ей их назначал молодой доктор с лицом, как у хорошего человека. Такого не хотелось подводить, но от пилюлек в голове было вязко. Мариша теряла запал, сама себе казалась скучной, а дни становились серыми. То ли дело каникулы! Раз в пару месяцев молодой доктор давал добро на перерыв. «Отдыхай, Мариша, от лекарств» — и мир начинал расцветать, полнился яркими красками.Подробнее

Если после полуночи выйти на улицу в городе, где ты ночуешь проездом, он покажет тебе что-то такое, что обычно приберегает для своих. А может быть, не покажет. В каждом городе живёт эгрегор. Это он решает, ка­кую выдать тебе визу: гостевую, туристическую, рабочую? Или, может, разрешить тебе остаться насовсем? Такой ночью, когда тебе не спится перед завтрашним поездом, эгрегор разглядывает тебя, пробует на вкус и решает, свой ты тут или чужой, проездом или всё-таки нет?Подробнее

Каждый день они выходят гулять. После обеда, в одно и то же время, когда наступает час покоя. Шумные школьники уже дома, серьёзные взрослые вернулись на свои работы, и знакомый, столько раз хоженый маршрут принадлежит только им двоим. Она приоткрывает подъездную дверь и, не спеша, приноравливаясь к его короткому шагу, выходит во двор. Укрытый тенями старых лип, этот небольшой двор — кладезь известных только им сокровищ. От ступеней крыльца по бугристому асфальту протянулась трещина.Подробнее

Галина родила Виктора, Виктор родил Марью, Марья — Александра. И все они умерли. Галина осталась одна и теперь часто злилась. Она не понимала смысла. Когда-то давно, уже не упомнить, сколько лет назад, смыслом был Виктор. Крикливый и пухлый в начале; тощенький, серьёзный перед школой; с нервными пальцами артиста после неё. Женился Виктор не на той. Начиная с женитьбы всё и разладилось. Пил он со своей пигалицей без продыху, трезвея только ради выступлений. Отца позорил выходками, и тот не выдержал.Подробнее