***

Я буду

Лежать песчинкой на пляжах Балтики

среди миллионов таких же крупиц,

Встречать зори и вспышки зарниц

и держать на себе туристов палатки.

Я буду

Бить волной о горячие камни,

разбежавшись со стадом барашков,

Веять бризом — по коже мурашки,

и сердца у живых с незакрытыми ставнями.

Я буду

Оставлять поцелуи солнца

на детских щеках

И горевать, если там, в облаках,

вновь замечу веснушки на лицах.

Я буду

Колыхать золотистые кудри,

поднимать уголки грустных губ,

Поливать под окнами дуб,

заходить к твоей матери утром.

Буду музыкой в голове,

журчаньем ручья,

Я — везде в этом мире,

хоть живёт без меня.

Когда бренного тела не станет,

Ты сможешь найти след во всём.

Я — смех твоей светлой дочери

и колыбель для неё.

*** 

Дрожащими пальцами

перелистывая альбом,

Думать о важном,

Вспоминать о былом.

В каждом

нечётком

снимке

искать улыбки,

движения глаз,

Когда он, человек любимый,

Не боится пуститься в пляс.

Как будто вокруг — никого,

Лишь два трепещущих сердца,

Что бьются без слов в унисон,

Бабочкам

в животе уже

не хватает

места.

Ещё мгновение — и выпорхнут,

Разнесут по миру любовь.

Ещё секунда — кадр для альбома готов.

Дрожащими пальцами

перелистывая его,

Вспоминать о былом,

Смеяться и плакать над важным,

И ценить то, что есть сейчас,

То, что было с нами однажды.

***

На улице дождь, а ты опять забыл зонтик,

хотя мама твердила сотню раз, чтобы взял.

По прогнозам — весь день жаркое солнце,

только кто-то запрятал его в подвал.

Под замком, в глубине, погибает свет

и во тьме кромешной остывает звезда.

Солнце плачет горько, нарушая обет,

данный небу однажды для спасенья себя.

Обвивая лучами уставшее тело,

как будто в объятия друг заключил,

оно на лицо улыбку надело,

но глаз океан выдаёт без причин.

И если откроются двери подвала,

и кто-то поднимет на ноги солнце,

на плечи накинет из лоскутов покрывало,

тогда и от боли звезда очнётся.

Закончится дождь, да прольётся свет,

отогнав все тревоги от мира земного.

На небо взойдя, солнце вспомнит обет,

улыбнётся любовно и начнёт снова.

Изгнанник

Он похоронен был на чужбине,

неродною рукою закопан,

не видал перед смертью пустые

глаза постаревшей в бездолье.

Был живым мертвецом, но верил,

что дойдёт адресату письмо:

приоткрытые в сердце двери

искали утешенья в другом.

Не нашли пристанище кости

там, где дом и друзья скучали.

Только б вновь почувствовать слово,

по-родному, с любовью, звучащее.

Его голос остался в вечности

и срывается с губ робеющих

тех, кто видит бесчеловечность

и готовы ждать Превращения.

***

Заблудиться в трёх соснах высокого леса,

Заблудиться, оставшись со словом в руке,

Будто каждый, как Фирс в финале пьесы,

Будто чёрная белка на зимовке в дупле.

Быть ни морем, ни лужицей и даже ни каплей

В океане бескрайнем человеческой жизни,

Постоянно хватаясь за старые грабли

И сбирая все чувства, слова и мысли.

Оказаться без света во тьме кромешной,

Пока крупные ветви тянутся ввысь.

Он оставлен в тени. Он, наверное, грешник

или заяц несмелый, так боящийся рысь?..

Спотыкаться о корни, разбивать в кровь колени,

Не кричать, но стонать, как раненый зверь.

Он — малиновый куст, когда все вокруг — ели,

И лишь Друг способен отворить ему дверь.

Загляни в этот лес:

Чёрная белка уже не одна в дупле.

Чёрная белка уже зимует с кем-то.