2 место в номинации «Проза»-2020 (категория 25-35 лет)

Ксения Гурьянова

(г.Калининград, Россия)


Проездом

Если после полуночи выйти на улицу в городе, где ты ночуешь проездом, он покажет тебе что-то такое, что обычно приберегает для своих. А может быть, не покажет.

В каждом городе живёт эгрегор. Это он решает, ка­кую выдать тебе визу: гостевую, туристическую, рабочую? Или, может, разрешить тебе остаться насовсем? Такой ночью, когда тебе не спится перед завтрашним поездом, эгрегор разглядывает тебя, пробует на вкус и решает, свой ты тут или чужой, проездом или всё-таки нет?

Пусть гостиница спит себе дальше. Спустись ко входу на перекур или просто подышать. Не верь пустым улицам, обойди квартал, постой на углу. Мимо проедет пара машин. Они редко ездят в этот час. Смотри, начинается.

В доме напротив хлопает дверь подъезда. На улицу выходят трое. Наверно, один будет в шубе. Он заводила, у него вытянутые треники и громкий голос. Второй — подпевала, рокочет басом. Шлёпки, шорты, пуховик — на улице не май, и надо утепляться. Третий — осетин, и первые двое взяли его под крыло в приступе нетрезвой заботы. Он не понимает, о чём речь. Он в принципе не очень понимает русскую речь, но не отстаёт, потому что так надо. Проводи их взглядом, пока они не скроются за углом. Одиноко, да? Непонятно, чего ты здесь торчишь среди ночи? Не торопись.

Гляди, подъехала машина, и из неё прямо на дорогу выходит пара. Час поздний, и движутся они неровно. Девушка, впрочем, чуть уверенней. Им надо попасть во двор, и она идёт напрямик. Переступает заборчик, перебирается через газон, оскальзываясь на чём-то дурно пахнущем. Её спутник не столь прямолинеен, и это можно понять. Днём на полоске травы вдоль дома выгуливают всех живущих в нём собак. Это скорее минное поле, а не газон. Мужчина обходит его, не чувствуя в себе талантов сапёра. Вы мельком глянете друг на друга как заговорщики, сообщники. Ты-то знаешь про собак и мины на газоне. Секрет невелик, но делает тебя наполовину местным.

Пусть идут себе. Смотри, чуть дальше по улице магазин. Вывеска светится: двадцать четыре. К ней направляется местный Толик. В руке у него мешок с мусором. Странно? Вовсе нет. Для Толика это не мешок. Это повод — выйти из дома, сбежать от постылых будней, расцветить серость красным, а можно и белым, сухим или полусладким, да хоть светлым нефильтрованным. Толик так увлечён перспективой, что забывает о мешке. Получив желаемое, он так и идёт с ним домой: навстречу неминуемой расплате, громким вопросам, обидным эпитетам. Вот он опять показался на улице. Глянул тоскливо в сторону магазина и пошаркал к мусорным бачкам. Такой Толик есть и там, где ты живёшь, там, куда завтра пойдёт твой поезд. И тот, сейчас далёкий Толик, как-то ближе и роднее. Не опоздать бы на вокзал.

Дальше по улице показались проблески мигалок. В тишине молча подъехала «скорая». В свете фонарей силуэт каталки. Кого-то забрали прямо с тротуара, погрузили в светлое нутро, и так же, не нарушая сон тех, кто всё-таки спит, «скорая» отъехала. Всё действо — не дольше минуты. В городе ещё многих надо спасти, и ты невольно переживаешь за них. И за того, что на каталке въехал в светлое нутро. Мимолётно радуешься — какие тут молодцы врачи. И работают быстро, и сиреной не орут на весь квартал. Под опекой у таких не страшно оставаться.

А что ты? На углу? Наблюдаешь? Не выйдет, придётся участвовать. Те трое, что в шубе, в шортах, и осетин, возвращаются, гляди-ка. Они сегодня — сам город, говорят от его имени, действуют по его велению. Не эгрегор, но на­правляемы им. Они заметили тебя ещё полчаса назад, когда шли мимо первый раз. Сейчас они остановятся неподалёку, начнут совещаться:

В бар?

Вставать завтра рано.

А если не ложиться?

Осетин встревает в разговор протяжным «Ооо», и вопрос решён. Все трое поворачиваются к тебе: «Ты как, нормально?» И здесь нужно сделать выбор: ты здесь всё ещё проездом? И оказывается, что нет. Ты здесь как минимум в гостях, и тебе рады. Бар, между прочим, вполне приличный. У тебя даже спрашивают паспорт. Хлопаешь по карманам, а его нет, но тебе верят на слово. А этот, в шубе и трениках, — забавный малый. И тот, что в шортах и шлёпках, — неожиданно серьёзный. А осетин непереводим, но улыбчив и общителен. Без него было бы не то. И ты, на правах почти уже местного, улыбаешься осетину в ответ и прикидываешь, как же он будет добираться домой — не зная языка, глухой ночью?

Эти трое передадут тебя с рук на руки другим троим, а те трое растворятся, и останется большая незнакомая компания. В ней обязательно будет Гордый Отец:

Вот у меня сыну четыре года всего. А он сечёт, любит японскую кухню.

Смышлёный. Так, бывает, и спраши­вает — папа, ну что за мисо-суп у тебя в голове, а?

Какой ещё мисо-суп? Что вообще за люди кругом? Ты их не знаешь, они тебя тоже, и начинает болеть голова. И вообще непонятно, зачем было ввязываться в это ноч­ное приключение? И надо бы выбираться обратно, в отель, чтобы всё-таки не проспать свой поезд.

А чуть дальше кто-то будет играть на скрипке, и ты неожиданно для себя начнёшь читать стихи с лихой разгорячённой удалью. Кто-то предложит поесть пирожков. И окажется, что в этом городе — чудесном городе — есть специальная пирожковая, для таких, как ты, которые вроде проездом, а вроде уже и нет. И в четыре утра в ней будут домашние пирожки и горячий чай.

С чувством, что ты дома, посмотришь на прекрасных людей вокруг тебя — а скрипка куда-то делась, и давно пропал Гордый Отец, и разговоры бледнеют. Где же всё-таки паспорт? Бредёшь по заснувшей к утру улице, и всё складывается. Если паспорт вдруг потерялся, то завтра поезд уйдёт без тебя. А тебе придётся круто повернуть: такие дела так просто не делаются, нужно писать заявления, объяснять и ждать. Значит, надо будет снять квартиру, и можно будет снова найти тех, которые в шубе, в шортах и с осетином. Закрутится, завертится, ведь в этом городе ты совсем уже свой?

Получасом позже случится ещё одно острое узнавание. Ты бредёшь — устало, одиноко и даже ругая себя. Выходишь в сквер, а в нём — Ленин. Стоит себе как ни вчём не бывало. А вокруг — никого, тишина. Остановишься ненадолго перед жухлым газоном, вглядишься в твердокаменные черты и пойдёшь себе — туда, где ночевал, откуда начинал, где на тумбочке у входа лежит твой паспорт и где окажется, что всё же — проездом.